В статье проводится краткий терминологический анализ понятия «холодная война», выявляются его сущностные характеристики и ставится цель прояснить, насколько этот термин применим к ситуации 2024 г. в мире в целом и в Восточной Азии в частности. Автор констатирует, что ключевым условием «холодной войны» является доминирование в международных отношениях двух устоявшихся центров силы, которые являются в основном конкурентами, а не партнёрами. Её признаками также служит паритет сил между двумя антагонистическими блоками, проявление биполярности на всех уровнях – от региональных до глобального, а также идеологическая борьба между полюсами. Имеются основания для определённой аналогии современной ситуации в мире с послевоенным периодом, в частности наличие двух экономических и военных сверхдержав в лице США и Китая, находящихся в конфронтационных отношениях, а также сосуществование двух групп противостоящих друг другу государств, консолидированных по признаку безусловного принятия или неприятия политического лидерства Вашингтона – страны Запада и анти-Запада. Вместе с тем налицо и принципиальные отличия: отсутствие демаркации по блоковому признаку, деидеологизация конфронтационности, качественно новые формы и методы конкуренции, включая сетевые и информационные, равно как и наличие глубокого исторического контекста в противостоянии двух полюсов, подобного которому не наблюдалось в период «холодной войны». Автор приходит к выводу, что базовые критерии «холодной войны» применимы к современной ситуации далеко не в полной мере, поскольку отношения Вашингтона и Пекина пока находятся лишь на одной из стадий стратегического соперничества. Вместе с тем понятие «новая холодная война» даёт действенный инструментарий для плодотворного исследования международно-политических процессов в мире.

Революция в Иране 1978–1979 годов серьёзно ударила по позициям США на Ближнем и Среднем Востоке и нанесла ущерб репутации Вашингтона «в третьем мире». Американское руководство было склонно винить если не во всей ситуации, то как минимум в её эскалации «руку Москвы». Антисоветская пропаганда в американских СМИ и алармистский настрой политического руководства страны стали ещё более выраженными после ввода советских войск в Афганистан в конце декабря 1979 года. В совокупности указанные обстоятельства способствовали началу нового витка биполярной конфронтации, а также реанимации штампов о «неминуемости советской угрозы» и «природном экспансионизме русских». Советское руководство тем временем было заинтересовано в поощрении иранских властей к продолжению антиамериканского курса, но не имело захватнических устремлений в отношении Тегерана. В Москве опасались вторжения Соединённых Штатов в Иран и расширения присутствия американских вооружённых сил в регионе Персидского залива. На основе документов Российского государственного архива новейшей истории (РГАНИ), а также доступных опубликованных и оцифрованных источников государственных и разведывательных структур США в статье показано, что восприятие СССР как угрозы было важным элементом политики администрации Картера. Обосновываются выводы о том, что 1) разрабатываемые в течение острой фазы кризисного периода планы отражения потенциального советского вторжения в Иран выходили далеко за пределы регионального противостояния; 2) ведущую роль в разработке концептуальных рамок восприятия советской угрозы и подготовки вариантов ответа на этот вызов принадлежала советнику президента по национальной безопасности Зб. Бжезинскому, выдвинувшему в сентябре 1980 г. идею горизонтальной («географической») эскалации; 3) страх советской угрозы в США оказался более значимым, чем фактор исламского фундаментализма. Политический потенциал режима Хомейни изначально недооценивался. Идеологическая цельность, самодостаточность и цивилизационная амбициозность радикального политического ислама должной оценки не получили.

С повышением числа гражданских конфликтов наблюдается рост использования вооружённого вмешательства третьими сторонами, которые преследуют цели защиты и продвижения своих интересов. Несмотря на потенциальные выгоды, интервенция может привести к негативным статусным и материальным последствиям для вмешивающегося субъекта. В этой связи зачастую внутриполитические факторы накладывают разной степени ограничения на принятие решения о вмешательстве. Автор интегрирует институциональный аспект теории демократического мира и положения неоклассического реализма для рассмотрения соотношения влияния внутренних и внешних факторов на решение об интервенции. Согласно теоретическим предположениям, повышение демократичности институтов оказывает сдерживающее влияние на проведение вмешательства, но влияние структурных стимулов нивелирует данный эффект. Автор статьи прибегает к количественным методам для проверки предполагаемых закономерностей на широком наборе данных. В качестве альтернативных источников для измерения зависимой переменной, в роли которой выступает наличие вмешательства, используются база данных External Support Dataset Программы данных о конфликтах в Уппсале, а также база данных «Факторы международного вооружённого вмешательства», разработанная в Институте международных исследований МГИМО. Для измерения характеристик институтов применяются данные Varieties of Democracy. В результате анализа статья выявляет неоднородные эффекты различных аспектов институционального устройства на склонность к проведению интервенции, что объясняется различиями в специфике институтов, общественных реакциях и типах вмешательства. Структурные стимулы в большей степени влияют на принятие государствами решения о вмешательстве, но лишь частично снижают эффекты различий в институциональных характеристиках.

В рамках набирающего обороты противостояния России и Запада позитивной новостью стал ряд постановлений, вынесенных международными органами по разрешению споров в пользу нашего государства в 2024 году. Теперь, как подчёркивается в статье, необходимо максимально полно и эффективно использовать широкий набор инструментов юридического отстаивания интересов Москвы, отечественного бизнеса и связанных с ним зарубежных компаний. Важно от фрагментарной оборонительной стратегии щадящего ситуативного реагирования, сводящейся к избирательному ответу на отдельные недружественные акты, перейти к целостной и централизованно направляемой наступательной стратегии юридической борьбы на всех возможных фронтах. Одним из её инструментов служит Договор к Энергетической хартии (ДЭХ), предусматривающий трансграничную защиту капиталовложений инвесторов из одних стран-участниц, в том числе инвесторов, связанных с не входящими в ДЭХ странами, на территориях других. Авторами обоснован вывод о возможности практического использования ДЭХ для защиты инфраструктурных энергетических инвестиций в «Северные потоки», разрушенных взрывом осенью 2022 года. Речь идёт о понуждении стран, в морских пространствах под юрисдикцией которых проложены трубопроводы, к возмещению причинённого диверсией многомиллиардного материального ущерба, раскрытию тщательно скрываемой об инциденте информации. Договор может также использоваться в качестве рычага для возможных будущих переговоров по пакетному урегулированию всей массы накопившихся проблем в отношениях России и Запада.

Вызовы и риски геоэкономики и геополитики обнажили проблемы замедления темпов экономического роста и потребовали переосмысления подходов к сдерживанию инфляции. Монетарные власти в странах с развитой экономикой вынуждены приспосабливаться к переходу от сверхнизких процентных ставок к их существенному росту на фоне высокого государственного долга, а в развивающихся странах — продолжать поиск инструментов стимулирования деловой активности в условиях высоких темпов инфляции и процентных ставок. Вместе с тем рутинные методы денежно­кредитного регулирования подчас не дают ожидаемых результатов, а подходы, апробированные в прошлом столетии, оказываются недостаточно эффективными. Одновременно ряд крупных стран, включая Россию, находятся под жёсткими односторонними ограничениями, история которых далека от своего завершения. В этой связи дискуссия о стимулировании экономического роста не в ущерб финансовой стабильности относится к числу наиболее актуальных и острых. Суть проблемы состоит в следующем: приоритет одной из противоположностей выше­ названной дилеммы нивелирует достижение целей другой. Разрешение этого противоречия лежит в плоскости поиска компромисса и неординарных решений, которые носят многоаспектный характер, включая особенности регулирования финансового рынка и деятельности его институтов, потенциал участия которых в экономическом развитии страны остаётся далеко не исчерпанным. В этой связи большое значение приобретает уточнение целевых ориентиров денежно­кредитной политики, её влияния на экономику. Авторы статьи пришли к выводу, что необходима смена парадигмы «финансовая стабильность» на «стимулирование устойчивого роста национальной экономики», и предлагают повысить эффективность функционирования финансового регулятора в России, выделив из функционала Центрального банка Российской Федерации блок макро­ и микропруденциального регулирования, а также надзора за деятельностью участников финансового рынка и передав эти функции независимому органу. Предлагаемые меры обеспечат сфокусированность институциональной модели регулирования финансового рынка на достижение задачи обеспечения финансовой стабильности при условии устойчивого роста и цифровой трансформации российской экономики.

Опыт Ирана по сохранению и расширению международных научных связей в условиях непрекращающегося санкционного давления, включая ограничительные меры в отношении иранской науки в её национальном и международном измерениях, представляет повышенный интерес для Российской Федерации. Тем не менее в предыдущих исследованиях не воссоздана целостная картина проблем и успехов интеграции данного государства в международное научное сообщество. Последнее связано с длинными и короткими санкционными волнами, задававшими ритмы эскалации и деэскалации в 2010–2024 годах. В статье проведён анализ негативного воздействия санкций на иранскую науку сквозь призму проактивных мер, предпринимаемых Ираном с целью смягчения отрицательных последствий описываемых ограничений не только посредством внутренних инициатив, но и посредством наращивания потенциала научной дипломатии. Автор детализирует типологические характеристики санкций в отношении Ирана, которые оказали негативное влияние на научно-технологический потенциал и международное сотрудничество с его участием. В результате исследования выделены подэтапы интернационализации иранской науки в условиях ограничительных мер со стороны Запада. В качестве причин успехов Ирана в международном сотрудничестве выделено отсутствие высокой степени консолидации санкционной коалиции, отсутствие лавинообразных научных санкций и резких институциональных разрывов с западными странами, следование традиционной модели научной дипломатии, а также развитие научных контактов со странами, рассматривающими его в качестве перспективного научного партнёра. В статье был сформулирован вывод о том, что особенностью модели иранской научной дипломатии является то, что наибольшие усилия по формированию институциональных связей в области международного научно-технического сотрудничества (МНТС) осуществляются на межправительственном уровне при достаточно скромной роли субъектов академического сектора (университеты, ассоциации и аналитические центры). В этой связи от зарубежных участников МНТС, заинтересованных в партнёрстве с Ираном, требуется понимание данной специфики, а также разработка и реализация соответствующих алгоритмов взаимодействия.

Расширение использования возобновляемых источников энергии рассматривается международным сообществом в качестве одного из способов достижения Целей устойчивого развития (ЦУР). Увеличение производства и потребления энергии из данных источников и стимулирующая эти процессы государственная политика часто увязываются с понятиями «энергетический переход» и «промышленная революция» как условия достижения ЦУР. Границы такой политики определяются в соответствии с действующим международным правом, которое таким образом влияет на основные черты формирующейся мировой энергетической системы. В статье анализируются основные политико-правовые характеристики понятия «энергетический переход» с целью определить, какую роль в данном процессе играет международное право о возобновляемых источниках энергии (ВИЭ). Авторы приходят к выводу о дуалистическом значении последнего. С одной стороны, многочисленные международные природоохранные соглашения, региональные механизмы сотрудничества и акты «мягкого права» отражают в целом положительное отношение международного сообщества к ВИЭ как фактору энергетического перехода. В то же время данная категория документов призвана ограничить поощрение проектов возобновляемой энергетики соблюдением основных принципов международного экологического права в целях минимизации ущерба окружающей среде. С другой стороны, энергетически нейтральные инвестиционные соглашения (в частности, Договор к Энергетической хартии) и документы системы ВТО увеличивают расходы государств и конечных потребителей энергии на осуществление такого перехода. Авторы предлагают следующий перечень основ международного взаимодействия в области ВИЭ, на которые должны опираться соответствующие источники международного права: минимизация экологических рисков, обмен лучшими практиками поощрения ВИЭ и устойчивого ограничения потребления углеводородных источников энергии, сотрудничество с широким кругом негосударственных субъектов, устранение коллизий между источниками международного экологического права и источниками международного торгового и инвестиционного права.

В контексте глобализации и увеличения числа серьёзных вспышек заболеваний значительно возросло внимание мировой политики к вопросам здравоохранения. Вследствие этого здравоохранение переходит от периферийной, или реактивной, проблемы к более центральной позиции во внешнеполитических повестках дня. Крупные державы, включая Китай, всё чаще используют дипломатию в сфере здравоохранения как стратегический инструмент. Инициативы Китая в области дипломатии здравоохранения распространяются по всему миру, с особым акцентом на Юго-Восточной Азии. В данном исследовании критически рассматриваются усилия Китая в области дипломатии здравоохранения в этом регионе. Оно начинается с аналитического обзора дипломатии здравоохранения, разъясняя контекстуальные факторы, стоящие за её появлением, и связанные с ней терминологические дебаты. Затем в исследовании категоризируются и тщательно анализируются конкретные меры дипломатии здравоохранения, предпринимаемые Китаем в Юго-Восточной Азии. Наконец, анализируются реакции стран-получателей и оценивается региональное влияние усилий Китая в области дипломатии здравоохранения. Исследование показывает, что дипломатия Китая в области здравоохранения в Юго-Восточной Азии охватывает широкий спектр деятельности, включая участие в региональных механизмах здравоохранения, предоставление медицинской помощи и материалов, а также усилия по повышению потенциала здравоохранения. Хотя эти инициативы в целом были восприняты положительно, особенно странами с более тесными связями с Китаем, сохраняются опасения относительно качества, своевременности и возможных политических мотивов за этой помощью. В исследовании делается вывод, что, несмотря на некоторые ограничения, дипломатия здравоохранения остаётся важным инструментом в стратегии Китая по укреплению своего влияния в Юго-Восточной Азии.